Уважаемые соотечественники!
Выборы депутатов Государственной Думы России седьмого созыва остались позади. Мы уважаем выбор всех граждан страны, сделавших его самостоятельно и ответственно. Увы, фактом является то, что власть в очередной раз не захотела услышать мнение людей. Именно потому выборы были перенесены на крайне неудобное время года. В целом прошедшая избирательная кампания была похожа скорее на спецоперацию по выдавливанию необходимого власти результата и стала одной из самых грязных.
КПРФ сделала всё возможное для того, чтобы превратить выборы в процесс самого серьёзного обсуждения будущего России. Нами проделана большая работа, чтобы донести до избирателей нашу Программу «Десять шагов к достойной жизни». Мы показали, что умеем честно вести борьбу с политическими соперниками.
КПРФ признательна каждому, кто словом и делом помогал нам в этой работе — по зову души, по велению сердца. Мы благодарим тех, кто сберегал голоса от фальсификаторов на избирательных участках. Наша искренняя признательность всем, кто не поддался информационному давлению и административному шантажу в своём выборе.
Эта избирательная кампания проходила на фоне тяжелейшего финансово-экономического кризиса и санкций. Она могла послужить сплочению общества, но только углубила его острейший раскол. Тем важнее было отыскать верное решение и сделать правильный выбор. Коммунистическая партия Российской Федерации благодарна каждому гражданину, отдавшему свой голос за наших кандидатов, за нашу программу созидания и развития. Нашими общими усилиями посеяны зёрна новой политики, которая крайне нужна стране. Мы убеждены, что они непременно прорастут.
В ходе избирательной кампании мы провели тысячи встреч с людьми и получили множество ваших наказов. Твёрдо обещаем, что будем настойчиво бороться за их выполнение. Сделаем для этого всё возможное. Обязуемся действовать так, чтобы голоса миллионов избирателей КПРФ были услышаны. Защита прав трудового человека и возрождение нашей Родины были и остаются важнейшим делом нашей партии.
Ход истории идёт дальше. Власть так и не смогла предложить программу устойчивого и стабильного развития страны, не указала путь, по которому можно выйти из системного кризиса. А значит, наши программные наработки полностью сохраняют свою актуальность. Мы убеждены, что они ещё станут основой для работы Правительства народного доверия.
Дорогие товарищи! КПРФ не посрамит вашего выбора.
Наша борьба за правое дело продолжается. Мы верим в свой народ, и потому верим в победу!
Геннадий Зюганов,
Председатель ЦК КПРФ.
«Марш миллионов». 06.05.2012. Фото: Евгений Фельдман / «Новая газета»
— Как вы считаете, протесты шахтеров, фермеров, которые проходят в нескольких регионах, — это проявления одной тенденции или между ними нет ничего общего?
— Есть общий процесс, с которым их косвенно можно связывать. Я думаю, это нарастание экономического кризиса, а следовательно, социальных проблем. Люди просто начали жить хуже. В случае с «тракторным» маршем люди протестуют, потому что не могут найти управу на крупный бизнес в государственных институтах. Обращаются к губернатору — ничего не происходит, обращаются в суд — тоже ничего. Так же и москвичи, которые жалуются на застройку и вырубку парков, обращаются в одно место, второе, третье, из прокуратуры идут отписки — людей это раздражает, и они начинают сами отстаивать свои права. Центр социально-трудовых прав, кстати, отмечает рост трудовых протестов на предприятиях. То есть все реже и реже собственники предприятий идут навстречу работникам.
— Россиянам свойственен патернализм. Люди протестуют против власти на местах и ищут поддержки у высшего руководства страны: «Вот приедет барин»…
— Это всячески поддерживается федеральными властями, в том числе при помощи «Прямых линий» президента. Действительно, большинство тех, кто начинает протестовать, пытается прежде всего рассказать о происходящем Путину. Отчасти это работает.
С другой стороны, патернализм — это лукавство. Те же самые трактористы тоже обращаются к Путину — но с открытым протестом, с целью привлечь внимание. Они, несомненно, «подсмотрели», как это делали дальнобойщики например. Но многие протестующие до последнего отрицают, что они против власти. Это такой тактический ход: объявить, что «мы вне политики», чтобы лишний раз не оказывали давление. Другое дело — сама власть любой протест называет политическим и давит его.
В последнее время в связи с протестами часто упоминается Майдан. На фокус-группах у нас протестующие говорят: «Мы не хотим, чтобы было как на Майдане». То есть антимайдановская пропаганда, навязывание представления о Майдане как о хаосе, является сдерживающим фактором. Но это работает только до определенного предела. Выходит на Майдан всегда «кто-то другой». Я имею в виду, что в глазах сторонних наблюдателей такая пропаганда дискредитирует протестующих. Но, когда человек сам вынужден начать протест, понимая, что проблему иначе не решить, он не чувствует себя участником «майдана». Он убежден, что у него-то правильный повод к протесту.
— Ситуация, когда нет понимания связи между уровнем жизни и политической системой, выгодна руководству страны?
— Да. Но я думаю, что в критической ситуации это не спасет. Если, не дай бог, случится глубокий экономический кризис, от которого пострадают все, будет в каком-то смысле не важно, есть связь или нет. Рейтинги упадут. Так происходит во всех странах: если политический режим не выполняет экономические обязательства перед населением, то каким бы он ни был и как бы его ни любили, — люди будут недовольны и будут винить власть. Можно пытаться снять ответственность с первого лица — «добрый царь, злые бояре». Но тут тоже действие пропаганды ограничено.
— И в конечном итоге холодильник победит телевизор?
— В долгосрочной перспективе — да. Пока же надо говорить о том, что нынешний экономический кризис — очень мягкий, действует медленно. Далеко не сразу началось падение доходов: люди почувствовали реальное снижение уровня жизни только во второй половине 2015 года. А в конце 2014-го, когда был шок на валютном рынке, начинавшаяся массовая паника была остановлена, для этого были приняты меры. Был психологический эффект от участия президента, очень популярного на тот момент, когда он сказал: «Кризис закончится через два года». Мы тогда на фокус-группах спрашивали у людей: «Когда закончится кризис?» Люди отвечали: «Через два года». — «Почему?» — «Потому, что Путин так сказал».
— Неужели заставить людей выйти на улицы сейчас может только падение уровня жизни?
— Протестные настроения определяются, с одной стороны, уровнем удовлетворенности своей собственной жизнью и достатком, а с другой — уровнем легитимности власти, ее одобрением и доверием к ней. У нас массовые протесты за время правления Путина были дважды: в 2005 и 2011 годах. В обоих случаях — на некотором минимуме поддержки властей, когда рейтинг Путина опускался до 60%. Падение легитимности отстает от падения уровня жизни: после кризиса 2008–2009 годов мы видели, как поддержка президента, правительства, «Единой России» снижалась под давлением экономических факторов. Кризис закончился, а уверенность в завтрашнем дне не вернулась. Но Крым в 2014 году вернул легитимность политической системе. Теперь этого запаса прочности у партии власти хватает для грядущих выборов. А у Путина его хватит и до 2018 года.
— Волну протестов в 2011—2012 годах называли протестом среднего класса. Он протестовал не против падения доходов, а выдвигал требования своего участия в политике. Правильно ли говорить, что эта волна спала, а ей на смену пришли митинги рабочих АвтоВАЗа, марши трактористов и дальнобойщиков, голодовки шахтеров?
— Важно правильно понимать, что происходило в 2011—2012 годах. Да, ядро протеста тогда состояло из тех, кого называют средним классом. Может быть, не все с этим согласятся, но большинство тех, кто приходил на эти митинги, — были людьми с достатком выше среднего. Если брать наши опросы по России, по Москве и среди митингующих, то доля респондентов с доходами выше среднего тогда по России составляла около 25%, по Москве — около 50%, а на митингах — около 75%. У тех, кто выходил, был не только относительно высокий доход, но и творческие профессии, независимость от государства. При этом фоном для этих митингов было общее недовольство почти половины населения сложившейся в стране ситуацией. Основную массу из 100-тысячной толпы на Болотной и на Сахарова составляли люди, которые не участвовали до этого в политике, они первый раз пришли, потому что были захвачены этой волной недовольства.
Тогда, в 2011 году, детонатором стали фальсификации на выборах. Но почему они не сработали в 2009-м на выборах в Мосгордуму? Тогда примерно такой же был уровень фальсификаций. Или почему раньше точечная застройка почти никого не волновала, а потом вдруг стала вызывать протесты? Дело в том, что произошло изменение общих настроений: низкая легитимность власти привела к тому, что не только «политически заряженные» люди и гражданские активисты выходили протестовать — к ним присоединились так называемые простые люди. Но как только эмоции были выплеснуты, никакой новой протестной повестки предложено не было, большинство быстро отошло от протеста.
В каком-то смысле протесты именно среднего класса закончились. Но дело в том, что протест среднего класса был обусловлен усталостью от политической системы. Хотелось кого-то нового, было ощущение, что страна идет в тупик. Сейчас ядро протеста разбилось на много маленьких групп. И проблема в том, что пока к ним не присоединяется большинство населения. Власть добилась разъединения ядра и большинства.
— Чтобы протестом «заразилось» большинство, нужен экономический кризис?
— Нужно, чтобы созрело недовольство властью. И там уже может получиться, что это не обязательно будет гражданский протест. При некоторых условиях протест может принять такие формы, какие мы наблюдали в 2010 году на Манежной площади. Но это уже будет зависеть от участия гражданских организаций. Сейчас, когда их давят и их становится меньше, власть на самом деле делает себе плохо. Потому что протест вызывает не оппозиция, а общее недовольство властью и ее неспособность решать социальные проблемы. Власти еще повезло, что в 2011 году протест пошел по гражданским каналам и возглавляли его ответственные люди. Такие, как Борис Немцов, например. Он не допустил штурма Кремля, который мог бы неизвестно чем закончиться. Отсутствие таких организаций и отсутствие таких политиков, как Немцов, создает угрозу власти. Она благодарить должна тех людей, которые сделали протест мирным, цивилизованным и гражданским. В следующий раз может быть по-другому.
— Когда может быть «следующий раз»?
— Сейчас мы видим, что все показатели опять идут вниз. Доверие правительству, партии власти ушло на докрымский уровень. У Путина тоже уже не 89%, а 80. Оценки экономической ситуации хуже, чем в 2009 году. Все указывает на то, что эффект Крыма заканчивается, и мы входим в период всё большего недовольства. Кто будет кристаллизовать вокруг себя это недовольство — неизвестно, и, возможно, сама власть еще с ностальгией будет вспоминать мирные протесты 2011 года.
— В 2011—2012 годах на митингах часто со сцены можно было услышать: «Они нас боятся!» Применительно к протесту дальнобойщиков эта фраза звучала еще чаще: мол, уж их-то власть испугается. А вообще власть боится протестов?
— Говорить о том, что власть испугалась протестов в 2011 году, мне кажется, неверно. Были шок и растерянность от неожиданности, но не испуг. Иногда в более серьезной экономической ситуации, как, например, на Украине, такая растерянность может привести к падению режима. Но это когда власть не готова сопротивляться. Наша власть готова сопротивляться. Она чувствует себя уверенно. Ведется силовая подготовка, принимаются разные ограничительные законы, запугивающие активистов и затрудняющие им жизнь. Власть понимает страхи людей и готова использовать эти страхи в пропаганде.
Проблема в том, что сама система заставляет людей, которым прежде было все равно, выходить на улицы; она не умеет разрешать конфликты на низовых уровнях. Например, случаи локальных протестов показывают, что часто проблемой становится сращивание власти и бизнеса. Если ты согласовал в обход всех законов постройку гостиницы в чужом дворе, уже заплатил кому надо, со всеми договорился, а вдруг выходят недовольные местные жители, — естественно, ты будешь до последнего сопротивляться. Но это людей еще больше заводит.
— Еще несколько лет назад у нас декларировался принцип стабильности: у вас будет чуть меньше демократии, прав и свобод, чем в 90-е, но зато не будет потрясений. Сейчас, когда протест охватил людей, можно говорить о провале стабильности?
— Стабильность закончилась с кризисом 2009 года. До этого, по нашим опросам, у людей была непоколебимая уверенность, что «завтра будет лучше», а следующий год будет благополучнее предыдущего. После 2009 года этого нет. В основе путинской политики лежали не только экономический рост и улучшение жизни, но и уверенность в завтрашнем дне. А сейчас — неопределенность, и ее ощущают все.
На такой контракт — процветание в обмен на свободу — согласились прежде всего бюджетники. Их базовые потребности были худо-бедно удовлетворены по сравнению с 90-ми годами. Зачем им было против этого контракта возражать? Но сейчас цена на нефть упала, а альтернативной базы экономического развития нет. И вот за это мы будем все расплачиваться, бюджетники в том числе. Когда денег не остается, лояльность людей очень быстро проходит. В этом проблема для власти: с ухудшением экономических условий уменьшаются ресурсы, за которые можно покупать лояльность. Отсюда большой вопрос: не увидим ли мы ограничения нашей политической системы, в которой не функционируют демократические институты, парламент, суды?
— Наблюдая за протестами, испытываешь безнадежное чувство: любой протест у нас, так или иначе, обречен. Даже дальнобойщики, проводившие резонансные акции, особых успехов не добились.
— В восемь или десять раз им снизили тарифы по «Платону». По сути, они многого добились. Когда пенсионеры вышли в Сочи протестовать, им вернули бесплатный проезд. Иногда удается отменить какие-то незаконные стройки.
Да, пока нельзя говорить о создании массового гражданского движения за демократию. Но это все-таки уже иная ситуация — когда люди, которые всегда сидели тихо, могут теперь очень быстро организовать протест. Создаются сети, появляются активисты и политики, муниципальные депутаты, к которым можно обратиться, и они вам помогут. Понятно, что это пока происходит в больших городах, состояние общества качественно отличается от того, что было еще 10 лет назад.
Маргарита Алехина — специально для «Новой»
Источник
“Конечно, мы поддерживаем введение прогрессивной шкалы налогообложения. Но не в связи с непростой экономической ситуацией, а мы вообще считаем это справедливой нормой”, – сказал в среду “Интерфаксу” первый заместитель Председателя ЦК КПРФ Иван Мельников.
